Мне кажется, эта женщина без «ярлыка» прекрасно справилась с рассказом о том, что происходит в ее браке, а ее желание получить в свое распоряжение «ярлык» основано на стремлении зафиксировать значение и использовать его закрытость как средство агрессии: как веское заявление, на которое нечего ответить. Безусловно, ответный удар угнетателю — действие справедливое, хотя можно задаться вопросом о том, насколько далеко допустимо зайти, используя его же оружие. Определения, несомненно, могут быть конструктивными. Но — и этот момент подобная аргументация упускает из виду — они могут также стать обузой. Как мы видели, многие французские феминистки отвергают ярлыки и именования, особенно всяческие «измы» — даже «феминизм» и «сексизм», — поскольку считают такое навешивание ярлыков предательской уступкой фаллогоцентрической тяге к стабилизации, организации и рационализации нашей понятийной вселенной. Они доказывают, что мужская рациональность всегда отдавала предпочтение разуму, порядку, единству и ясности и что делалось это путем замалчивания и исключения иррациональности, хаоса и фрагментации, которые и стали представлять женственность. На мой взгляд, такие понятийные термины имеют решающее политическое значение и при этом обладают метафизической природой; необходимо одновременно деконструировать оппозицию традиционно «мужских» и традиционно «женских» ценностей и противостоять всей политической силе и реальности подобных категорий. Мы должны стремиться к обществу, в котором перестанем относить логику, концептуальное представление и рациональность к категории «мужского», а не к тому, из которого эти достоинства будут исключены как «неженские». Но давать имена — это не только акт власти, реализация ницшеанской «воли к знанию»; это действие разоблачает желание упорядочения и организации реальности согласно четко определенным категориям. Иногда это становится ценной контрстратегией в руках феминисток, но все же нам надо внимательно относиться к одержимости существительными. Вопреки убеждению блаженного Августина, язык не сконструирован главным образом как ряд имен или существительных, и мы не учимся говорить так, как виделось ему: «Я схватывал памятью, когда взрослые называли какую-нибудь вещь и по этому слову оборачивались к ней; я видел это и запоминал: прозвучавшим словом называется именно эта вещь». Как парирует Витгенштейн: «В каждом случае указательное определение может быть истолковано и так, и этак». Стремление зафиксировать значение всегда отчасти обречено на неудачу, поскольку природа значения такова, что оно всегда уже где- то в другом месте. Как говорит Бертольд Брехт в «Что тот солдат, что этот», «Человек как человек», «когда вы называете себя, вы всегда называете кого-то другого». Я не хочу сказать, что мы могли бы или должны избегать именования — лишь только то, что дело это более скользкое, чем кажется, и нам следует учитывать риск фетишизации. Даже по хваленому термину «сексизм» видно, как его сотрясает борьба за власть между полами, что мог бы предсказать Волошинов: сегодня некоторые мужчины милостиво кивают, услышав это слово, и соглашаются с тем, что сексизм заслуживает ненависти и презрения, лишь для того, чтобы позже добавить: «Я не сексист, я просто рассуждаю рационально». Сексизм стал тем, что относится к другим, менее просвещенным мужчинам. Иными словами, ярлыки для бдительной феминистки — вовсе не тихая заводь, место отдохновения; вспомним, как спрашивала Гаятри Спивак, кого из двух нам следует предпочесть: типичного партизана мачо из джунглей Сальвадора или вице- президента компании «Стандарт Ойл», которого научили говорить «он или она»? Язык, женственность, революция.