Деструктивная причинность

Кристева считает идеологический и философский базис современной лингвистики фундаментально авторитарным и деспотическим: «Блюстители репрессии и рационализаторы общественного договора в самом прочном его субстрате, лингвисты доводят до логического конца традицию стоиков. Эпистемология, лежащая в основании лингвистики и соответствующих когнитивных процессов, хотя и выстраивает бастион, преграждающий путь иррациональной деструкции и социологизирующему догматизму, выглядит беззащитно анахроничной, сталкиваясь с современными мутациями субъекта и общества». Выход из этого тупика, утверждает она, заключается в сдвиге от соссюровского понятия langue к установлению заново в качестве объекта лингвистики говорящего субъекта. Это бы увело лингвистику от очарованности языком как монолитной, гомогенной структуры и пробудило бы интерес к языку как гетерогенному процессу. Однако произойдет это только в том случае, если мы избежим определения «говорящего субъекта» как любого рода трансцендентального или картезианского эго. Вместо этого говорящий субъект должен конструироваться в поле мысли, развиваемой вслед за Марксом, Фрейдом и Ницше. Без разделенного, децентрированного, переопределяемого и различительного понятия о субъекте, предложенного этими мыслителями, кристевская семиотика немыслима. Кристева постулирует говорящий субъект как «место не только структуры и ее повторных трансформаций, но в особенности ее утраты, расходования». Следовательно, для нее язык является комплексным процессом значения, а не монолитной системой. Изучая поэзию, пишет она, лингвистам следует изменить свое видение языка и двигаться дальше, «допуская, что процесс значения не ограничивается языковой системой, но существует также речь, дискурс и внутри них — причинность нелингвистическая: гетерогенная деструктивная причинность».