Бессознательная сила

В политическом контексте ее акцент на семиотическом как бессознательной силе препятствует какому бы то ни было анализу сознательных процессов принятия решений, что должны составлять часть всякого коллективного революционного проекта. Кристева подчеркивает негативность и разорванность, не касаясь вопросов организации и солидарности, и это фактически приводит ее к анархистской и субъективистской политической позиции. Здесь я бы согласилась с Марксистско-феминистским литературным коллективом, называющим поэтику Кристевой «политически неудовлетворительной». Эллин Уайт также полагает ее подход политически неэффективным, утверждая, что ее политика «остается чистейшей воды анархизмом в состоянии бесконечного самораспыления». В конечном счете Кристева оказывается неспособной описать отношения между субъектом и обществом. Хотя в иллюстративной манере она обсуждает социальный и политический контекст, окружавший поэтов, остается непонятным, почему столь важно продемонстрировать, что определенные литературные практики разрушают структуры языка, если при этом они как будто ничего больше и не затрагивают. Она пытается доказать, что разорванность структуры субъекта, рассматриваемая в ее тексте, служит прототипом или параллелью революционным разрывам общественной структуры. Но единственным аргументом в поддержку этой точки зрения оказывается малоубедительная процедура сравнения или указания на структурное подобие. Нам нигде не встречается специальный анализ реальных социальных или политических структур, которые обуславливали бы такие отношения подобия между субъективным и социальным.