Сила Клеопатры

У Сиксу, как и в бесчисленных мифологических сюжетах, вода преимущественно женская стихия: она заключает в себе замкнутость мифологического мира и отражает успокоительную безопасность материнского чрева. Именно в этом пространстве говорящий субъект Сиксу вольна перемещаться от одной субъектной позиции к другой, и даже сливаться с миром. Ее видение женского письма в этом смысле зафиксировано внутри замкнутости Воображаемого: пространство, в котором всякое различие упразднено. Такой акцент на Воображаемом может объяснить, почему пишущая женщина наслаждается столь исключительной свободой во вселенной Сиксу. В Воображаемом мать и дитя по своей сути являются частью фундаментального единства: они суть одно. Защищаемая всемогущей Хорошей Матерью, пишущая женщина всегда и везде чувствует себя в полной безопасности, огражденной от всякой беды: ничто не причинит ей вреда, расстояние и отдаленность не парализуют ее. Шекспировская Клеопатра становится примером такой торжествующей женственности: «Интеллект, сила Клеопатры проявляются, в частности, в ее работе — работе любви, — которую она совершает над расстоянием, разрывом, отдаленностью: она обращается к разрыву лишь для того, чтобы заполнить его с избытком, и не терпит разлуки, что может повредить телу возлюбленного». Антоний и Клеопатра могут рисковать как угодно, поскольку они всегда оберегают друг друга от всякого ущерба: самостью можно пренебрегать именно постольку, поскольку ее всегда можно восстановить. Если поэтический дискурс Сиксу часто обретает чарующую красоту в своих обращениях к парадизу детства, то не в последнюю очередь это происходит благодаря его отказу признать утрату этого комфортного мира. Голос матери, ее груди, молоко, мед и женские воды возникают как часть извечно данного, присутствующего пространства, окружающего ее и ее читателей.