В статье «Феминистская критика в пустыне» Шоуолтер склонна развивать те же идеи. Новым компонентом этой статьи становится многословное изложение ее концепции о четырех основных направлениях современной феминистской критики: биологическом, лингвистическом, психоаналитическом и культурном. Хотя мы можем усомниться в правомерности подобного деления теоретического поля, становится очевидным, что Шоуолтер начала признавать важность теории. Она по-прежнему придерживается тезиса о необходимости разделения «феминистской критики» и «гинокритикой». Феминистская критика, или прочтение, говорит она, это «по сути дела способ интерпретации». И далее: «Сложно ожидать теоретической последовательности от действия т.е. интерпретации, которое само по себе столь эклектично и всеобъемлюще, тем не менее феминистское прочтение как критическая практика несомненно имеет большую важность». Так она избегает упрямых «мужских» вопросов вроде: «Что такое интерпретация? Что означает чтение? Что такое текст?» Шоуолтер по-прежнему не допускает любого вмешательства «мужской критической теории», объясняя это так: «мы вынуждены от нее зависеть, и она тормозит наше развитие в разрешении наших собственных теоретических проблем». Ее разграничение «мужской критической теории» и «наших собственных теоретических проблем» не обсуждается и не рассматривается в подробностях, нам остается только самим сделать вывод, что, отвергая «белых отцов» — Лакана, Машере и Энгельса, она превозносит культурную теорию, разработанную Эдвином Арденером и Клиффордом Гирцем, как наиболее перспективную для дальнейших «гинокритических» изысканий. Несмотря на довольно символическую непоследовательность, она ухитряется смутить этим жестом читателя, проследовавшего за ней до этого места. Должны ли увлеченные «гинокритики» использовать «мужские» теории или нет? Окончательный ответ Шоуолтер на этот вопрос откровенно уклончив, она прибегает к сомнительному противопоставлению «теории» и «познания»: «Никакая теория, самая замысловатая, не может заменить глубокого и всеобъемлющего познания женских текстов, которые создают основной предмет нашего осмысления». Но какое же «познание» может существовать без теоретических посылок? Итак, мы вернулись к тому, с чего начали: отсутствие необходимой теоретической школы феминистской критики стало серьезной проблемой. Чрезмерное теоретизирование помешает нам достичь «глубокого и всеобъемлющего познания женских текстов», которое сама Шоуолтер так явно демонстрирует в «Их собственной литературе». Ее страх перед текстом и его проблематичностью вполне оправдан, поскольку любое реальное вхождение в данное исследовательское поле рискует обнажить скрытую взаимосвязь между эмпирической и гуманистической версией феминистской критики и мужской академической иерархией, которой она обоснованно сопротивляется. Я постараюсь вкратце обрисовать суть данной проблемы. Гуманист верит в литературу как в первостепенный инструмент воспитания: читая «великие труды», ученик становится более достойным человеком. Великий автор велик, потому что он сумел передать истинное видение жизни; роль читателя или критика заключается в том, чтобы почтительно вслушиваться в голос автора, звучащий сквозь текст. Литературный канон «великой литературы» обеспечивает, чтобы будущим поколениям передавался именно этот «показательный опыт», а не те неправильные, не репрезентативные опыты, которые можно обнаружить в большинстве женских, этнических и пролетарских произведений.