Но какую роль играет столь широко используемый прием иронии в теоретических текстах самой Эллманн? Патрисия Мейер Спакс считает, что Эллманн говорит «характерным женским голосом» и особая женская составляющая ее дискурса проявляется в «специфически женском типе остроумия и его использовании». Спакс продолжает: Новые категории сами предлагают формы своего выражения: не пассивность аморфности или бесцельность непостоянства, но женский ресурс уклончивости. Противник, намеревающийся ее атаковать, обнаруживает ее не там, где она была в тот момент, когда он целился. Она воплощает женщину подобную ртути, находящуюся в постоянном сверкающем, неопределенном движении. Спакс уклоняется от упоминания о приеме иронии, возможно, потому, что его никогда не считали специфически женским. Вместо этого она упрекает Эллманн в «уклончивости» и пытается изобрести новый женский стереотип, к которому можно было бы отнести манеру письма Эллманн. Но такая версия как раз упускает из виду суть ее стиля. Я попытаюсь показать, что именно при помощи средств сатиры Эллманн удается, во-первых, продемонстрировать, что сами концепции мужественности и женственности есть социальные производные, отсылающие нас к несуществующей природной составляющей мира, и, во-вторых, что описываемые ею стереотипы женского неизменно деконструируют сами себя. Доказать это положение можно на примере стереотипа «матери»: Образ матери особенно удобен для иллюстрации тенденции к взрыву: каждый стереотип имеет свои пределы; дойдя до них, стереотип взрывается. Его останки принимают две формы: абсолютная вульгаризация и реорганизация достоинств, теперь состоящих из осколков, собирающихся вокруг новой сердцевины недостатков. Во втором случае новая анафема формируется из тех же самых элементов, которые составляли прежний идеал.