В этом случае использование местоимений множественного числа «наше», «нас» мягко намекает на то, что рассказчица не более чем упоминает, чем «все мы» грешим, в то время как подтекст первого предложения с его убийственным парадоксом дает понять, что «мы» либо свихнулись, либо глупы, если следуем столь нелогичной практике. Используемые здесь тактики письма необходимы для того, чтобы читатель признал совершаемую глупость, но в то же время автор смягчает удар утешительными «наше» и «нас». Если Эллманн распространяет и на себя этот пример злоупотребления, «мы», по крайней мере, не должны ощущать себя одинокими в нашей глупости. Но это не единственный результат тактического использования Эллманн формы первого лица множественного числа. Для читателя становится невозможным отрицание парадокса в первом предложении: поскольку автор не отделяет себя от «нас», а, наоборот, находится среди «нас», «мы» лишаемся подходящей внешней мишени для нашей агрессии. В этих высказываниях нет ни одного момента, который мы могли бы при желании использовать для атаки на злобную мужененавистницу и кастрирующую стерву. Так что стойкие подозрения читателя в том, что рассказчица все равно пытается морочить ему голову и что на самом деле она не считает себя одной из «нас», не находят мишени. В результате ее или его растущая агрессия гасится, не успев воспламениться.